История социологии - Зборовский Г.Е. - Второй период: господство неокантианства

В чуть более полувековом развитии российской социологии (1860 -1910—1920-е гг.) можно условно выделить три периода: первый — 1860-1890-е гг., второй — 1890-е гг. — начало XX в., третий — начало 1900-х-рубеж 1910-1920-х гг.

Первый период: господство субъективной социологии и позитивизма

Первый период российской социологии, как и на Западе, был тесно связан с господством позитивистских идей. С ними близко соотносились положения субъективной социологии, составлявшей "российскую специфику". Вначале ощущаюсь довольно сильное влияние концепции О. Конта (работы П.Л. Лаврова, В.В. Лесевича, Д.И. Писарева), но затем оно оказалось преодоленным. На рубеже 1860—1870-х гг. появляются первые "чисто" социологические работы, выполненные в духе субъективной социологии и позитивизма. Они принадлежали П.Л. Лаврову и У.K. Михайловскому. С этого времени, пишет известный российский социолог Н.И. Кареев (о котором далее подробно будет сказано), у нас "началось развитие социологической литературы" [1997. С. 32].

К появлению субъективной социологии и позитивизма как самостоятельных направлений в российской социологии следует относиться, по-видимому, неоднозначно. С одной стороны, нельзя отрицать влияния западноевропейских его основателей и принятия целого ряда их позиций. Это видно из работ российских авторов и в первую очередь из рецензии Лаврова 1868 г. на книгу "О. Конт и положительная философия". С другой стороны, ряд положений "классиков" позитивизма подвергался ими критике.

Что привлекало российских исследователей в позитивизме? В первую очередь стремление его сторонников создать новую науку об обществе, синтезировать научное знание, активно использовать методы естественных наук для анализа социальных процессов и явлений. Социология, вслед за Контом, рассматривалась как высшая наука в системе научного знания о мире, призванная открывать и разрабатывать наиболее общие социальные законы. Поэтому не случайно был проявлен громадный интерес к использованию самых разнообразных эмпирических данных о социальных процессах. Однако при этом объект и предмет социологии российскими исследователями не был выявлен достаточно четко, в результате чего социология и социальная философия оказались "неразмежевавшимися", а зачастую и просто причудливым образом соединенными.

В рамках первого периода российской социологии сложилось несколько направлений исследований. Это были: субъективная социология и тесно связанное с ней психологическое направление (Н.И. Кареев, Н.М. Коршунов, П.Л. Лавров, Н.К. Михайловский, С.Н. Южаков); позитивизм М.М. Ковалевского; натурализм в его различных формах (Н.Я. Данилевский, П.Ф. Лилиенфельд, Л.И. Мечников, А.И. Строний), среди которых выделялись географическим детерминизм и органицизм; экономический материализм и ортодоксальный марксизм (Г.В. Плеханов).

Второй период: господство неокантианства

В конце 1880-х — начале 1890-х гг. российский позитивизм (как ранее и западноевропейский) столкнулся с рядом трудностей и противоречий, связанных с натуралистическим и психологическим редукционизмом в социологии. В связи с этим были подвергнуты критике попытки сближения социологии с естествознанием и объяснения социальных процессов с помощью естественнонаучных методов. Возникает антипозитивистское течение в социальной мысли России, "ядром" которого стало неокантианство.

В его теоретико-методологических рамках, наряду с критикой вульгарного натурализма, эволюционизма и механицизма, доказывалось, что общественную жизнь в целом, в России в частности нельзя рассматривать как разновидность естественного, природного процесса. В ней необходимо видеть, с точки зрения неокантианства, в первую очередь культурно-ценностные аспекты человеческого поведения, обладавшие уникальными, неповторимыми особенностями. С подчеркиванием именно этой позиции было связано отрицание единства гуманитарного и естественнонаучного знания и признание доминирующего значения первого. Наиболее яркими представителями неокантианства в российской социологии были Б.А. Кистяковский, П.И. Новгородцев, Л.И. Петражицкий, В.М. Хвостов.

Возникновение неокантианства в российской социологии, впрочем, вовсе не означало отказа многих авторов, разделявших позиции позитивизма и субъективной социологии, от своих научных убеждений и взглядов. Но в результате появления философско-социологического "антипода" позитивизма — неокантианства стала усиливаться научная аргументация этих взглядов, что в конечном итоге способствовало идейно-теоретическому обогащению российской социологии. Продолжают успешно работать Н.И. Кареев, М.М. Ковалевский, П.Ф. Лилиенфельд, Е.В. де Роберти, сторонники экономического материализма и др.

Трудности поджидали российскую социологию совсем с другой стороны, они касались ее общественного признания и институционализации. Новая наука в правящих кругах была встречена настороженно, если не сказать враждебно. Одна из основных причин — ее тесная связь с событиями и оценками политической жизни в стране и за рубежом и попытки включения в непосредственную политическую деятельность ряда социологов, особенно тех, кто требовал революционного ниспровержения существующего строя. Кстати, именно тесной связью с реальными политическими процессами и действиями отличалась российская социология (по крайней мере, ряд ее представителей, что бросало "тень" на всю науку) от западной, поскольку последняя формировалась в постреволюционных условиях и не была ориентирована на радикальное преобразование власти.

У российской социологии долгое время не было своих журналов, кафедр в университетах, профессиональных сообществ и учреждений. Вместе с тем печатались книги социологов — при условии благополучного прохождения ими цензуры. Переводились на русский язык и издавались работы зарубежных социологов — также при соблюдении этого условия. Однако, если обнаруживалось их "враждебное действие на умы", книги могли быть изъяты и уничтожены. Ранее, в главе о психологическом направлении, уже писалось о судьбе русского перевода второго тома "Динамической социологии" Л. Уорда, сожженного по специальному решению царского правительства, члены которого сочли эту книгу подрывной и враждебной его устоям. Сам Уорд, по словам Ковалевского, был уверен в том, что поводом к сожжению послужило смешение "динамизма" с динамитом.

Многие представители российской социологии были вынуждены работать и публиковаться за рубежом. В исследовании "Социология на Западе и в России" Ковалевский описывал случай, имевший место с ним на границе в начале XX в. при его возвращении на Родину. Жандармский полковник обратился к нему со словами: "Нет ли у вас книг по социологии? Вы понимаете... в России — это невозможно" [Кареев. 1997. С. 102). Когда в 1908 г. при создании частного Психоневрологического института (во главе с академиком В.М. Бехтеревым) в нем была открыта первая в России кафедра социологии (ее возглавляли сначала М.М. Ковалевский, затем Е.В. де Роберти, позднее — П.А. Сорокин и К.М. Тахтарев), министр народного просвещения Шварц заявил на приеме, что социология — это предмет, который компрометирует учебное заведение. Термин "социология" так и не прижился в дореволюционной России. Чтобы преподавать эту дисциплину в рамках учебного плана и включать ее в программы учебных заведений, для социологии подыскивались слова-заменители.

Тем не менее, результаты работы российских социологов были налицо. Они получили общественное признание за рубежом, где не только издавались их книги, но и проходили под эгидой Международного института социологии первые международные социологические конгрессы с участием российских ученых. Трое из них — Ковалевский, Лилиенфельд, Сорокин — избирались в разное время президентами института. Это свидетельствовало о международном признании российской социологии. Росту ее популярности и авторитета способствовало создание Ковалевским и де Роберти в 1901 г. в Париже Высшей Русской школы общественных наук. Обязательным предметом в ней была социология, занятия же вели ведущие российские и западные ученые. В деятельности школы, по существу, отрабатывалась первая модель российского социологического факультета. Но школа, к сожалению, просуществовала недолго (до 1905 г.) и по требованию царского правительства была закрыта.