Социология - Бачинин В.А. - Социальные типажи (идеальные типы) анормативного поведения

Общественное сознание издавна, уже на протяжении тысячелетий ведет работу по типологизации всего разнообразия форм анормативного поведения. Коллективный социологический разум человечества выработал представления о наиболее характерных социальных типажах, которые могут быть отнесены к категории идеальных типов (М. Вебер). В их число входят и мифические персонажи, и герои литературных произведений, и философские "смыслообразы" из трудов мыслителей прошлого, и реальные исторические личности, обработанные, "обточенные" общественной мыслью и в итоге обретшие признаки идеальных типов.

Каин. Ветхий завет рассказывает о том, как первенец Адама и Евы, зачатый уже после их грехопадения, стал по возмужании первым преступником на земле, убийцей своего младшего брата Авеля.

Согласно библейской легенде, Каин, будучи земледельцем, позавидовал пастуху Авелю, принесшему в дар Богу мясо, а не злаки, и убил его. Бог увещевал его, что если грех лежит у его дверей и влечет к себе, то "ты господствуй над ним" (Бытие, 4:7). Но Каин оказался не в состоянии господствовать над собой, своими чувствами и поступками. Поскольку его "Я" ему еще не повиновалось и обнаружилось, что в духовном, нравственном смысле он пока еще "недочеловек", Бог не стал наказывать его за убийство брата по принципу талиона, "смерть за смерть", а только осудил на изгнание. Страх Каина лишиться защиты близких и покровительства Бога, ощущение брошенности и одиночества, боязнь, что теперь всякий может убить его, заставили первопреступника взмолиться: "Наказание мое больше, нежели снести можно". И Бог решил сжалиться и отметить Каина печатью — знаком своего покровительства, которая требовала, чтобы того не убивали, а всякому, кто убьет Каина, обещалось отомстить "всемеро". Эта символическая "каинова печать" с самого начала оказалась амбивалентна по смыслу. С одной стороны, это был знак того, что Бог не оставил заблудшую душу, не лишил ее своего покровительства, а значит и возможности нравственного возрождения. Но с другой — та же "каинова печать" — это метафизический знак способности данного человека на личное беззаконие. Это символ оскверненной грехом жизни с темным опытом совершенного преступления, символ того, что человек побывал за чертой абсолютного запрета и этим отторг себя от других людей.

В неканонической литературе существует предание, согласно которому Каин родился в результате того, что Дьявол в образе змия искусил и совратил Еву. То есть Каин оказался в прямом смысле сыном Дьявола. От Каина произошли потомки, ставшие строителями городов, изготовителями железа, оружия, создателями цивилизации, которая "во зле лежит".

Хам. Библейский Хам — один из трех сыновей ветхозаветного Ноя, нарушивший основополагающую заповедь патриархального родового права, требовавшую чтить отца своего. Имя Хама стало нарицательным и употребляется при характеристике человека, чье вызывающе грубое поведение нарушает общепринятые нормы цивилизованного поведения.

Согласно библейской легенде, Ной, выпивший вина, спал обнаженным в своем шатре и был увиден его сыновьями. Хам надсмеялся над отцом, а Сим с Иафетом прикрыли родителя, отводя взгляды от его наготы. Проснувшийся Ной благословил Сима и Иафета, а Хама проклял и предрек его потомству быть рабами. Предание гласит, что именно от Хама произошли африканские народы, которым пришлось испытать рабский удел.

Фигура Хама чрезвычайно симптоматична для "осевого времени", когда создавались основные книги Ветхого завета и утверждалась в качестве массового стереотипа трансгрессивная модель социального поведения. Именно в этот исторический период связь человека с традициями патриархально-родового прошлого утрачивает жесткий, принудительный характер. К ним можно было продолжать уважительно относиться, как это делали Иафет и Сим. Но ими можно было и пренебрегать, что и продемонстрировал своим поступком Хам. В его неуважительном отношении к древней патриархальной заповеди трансгрессия проявилась в своей негативной форме, то есть как способность к нарушению традиционных норм цивилизованного общежития.

Прометей. Мифологема Прометея изначально амбивалентна. Она изображает отважного и хитроумного титана и как благодетеля человеческого рода, и как обманщика, вора, первопреступника.

Важнейшим событием, связанным с фигурой Прометея, является история похищения огня. Имеющая все признаки преступления, она нередко интерпретировалась именно так. Ей сопутствовали коварство вынашиваемого замысла, нарушение строжайшего запрета и присвоение чужого достояния. Неудивительно, что последствия кражи имели отрицательный характер как для самого мифологического преступника, так и для человеческого рода, ускорившего с помощью огня приближение кровавого, преступного, "железного" века.

Кража огня была не единственным преступлением Прометея, вызвавшим гнев Зевса. Другой его проступок связан с ритуалом жертвоприношений. Полагая, что люди не должны слишком многое отдавать богам во время религиозных церемоний, Прометей предложил им делить туши быков на две части. В одну сторону он отложил кости, накрыв их пластами блестящего жира, а в другую — лучшие куски мяса, спрятанные под шкурой. Зевс выбрал ту часть, которая казалась большей, то есть с костями. Разгневанный, он отнял у людей огонь.

В этих преданиях обращает на себя внимание одна примечательная особенность: выход человеческого рода из естественного, доцивилизационного состояния связан с обманом богов, с нарушениями утвержденных ими запретов, то есть с проступками и преступлениями, предполагающими расплату в виде наказаний и последующих страданий. Хитрость Прометея привела к тому, что он был прикован к скале и отдан на растерзание орлу, который ежедневно прилетал кормиться печенью титана. Характерно, что из капель его крови, падающей на землю, выросла трава особого рода, которую впоследствии люди могли использовать как волшебное средство, помогающее осуществлению преступных замыслов.

В этих поучительных сказаниях просматривается определенная идея: из патриархальной нерасчлененности родового "мы" выделяется сильная и яркая индивидуальность, не желающая пребывать в нормативных рамках, очерченных давними, старинными традициями и запретами. Она желает действовать самостоятельно, опираясь на собственные силы и разумение. Ее отвага порой граничит с безумием, а подвиги неотличимы от преступлений.

Разрыв с животным существованием, где невозможны свобода и трансгрессия, а есть только природная необходимость, — это начало выхода из естественного состояния. Но этот выход ведет к погружению в мир зла, несчастий и страданий, где свобода оказывается тождественна своеволию, а своеволие оборачивается преступлением.

Герострат. Это реальное историческое лицо, древнегреческий юноша, который ради того, чтобы прославиться, пошел на преступление, сжег в 356 г. до н. э. архитектурный шедевр, храм Артемиды в Эфесе, считавшийся одним из семи чудес света. Его имя стало нарицательным (см., например, новеллу Ж.-П. Сартра "Герострат"). Для преступлений такого рода нет никаких иных причин, кроме одной — тщеславного желания заставить всех заговорить о себе и чтобы люди при этом испытывали смешанные чувства изумления, негодования и страха. А для этого лучше всего подходит какое-нибудь неординарное, небывалое преступление, способное поразить умы современников своей необычностью, чудовищностью, цинизмом и дерзостью.

Геростратовская отрицательная трансгрессия — это, как правило, мотивация мелкого и ничтожного человеческого существа с неразвитым моральным и правовым сознанием, которому не дает покоя явное, вполне обнаружившееся противоречие между отсутствием ярко выраженных талантов и потребностью в самоутверждении, принявшей вид непомерной, жгучей жажды фомкой славы. Неспособность к творчеству и упорному труду, с одной стороны, и кажущаяся возможность легкого, молниеносного преодоления дистанции между неизвестностью и славой — все это временами выводит из равновесия рассудок обывателя, наделенного непомерными амбициями. И когда искушение оказывается сильнее доводов охранительного благоразумия, преступление совершается.

Сверхчеловек. Понятие "сверхчеловек" представляет собой философско-антропологический образ-концепт, занявший ключевое место в теоретических построениях Ф. Ницше.

Главное в человеке для Ницше — не духовность и нравственность, а витальная мощь. В сильном человеческом существе воля к жизни неизменно трансформируется в волю к власти, в кратическую агрессивность. Осуждая любые проявления слабости и находясь целиком на стороне сильных, агрессивных, властолюбивых, Ницше выдвигает в качестве идеала фигуру сверхсильного и сверхволевого существа, названного им "сверхчеловеком", или "белокурой бестией". Не нуждаясь в принципах, выработанных Христианской цивилизацией, пренебрегая моральными и правовыми нормами, сверхчеловек отбрасывает их как помехи, сковывающие его витальные силы, мешающие проявлениям его воли к власти.

Еще один тезис, с помощью которого Ницше обосновывает правомерность агрессивно-кратической позиции сверхчеловека, — это идея радикальной исторической смены типов культуры. Он убежден, что традиционная теоцентрическая модель миропорядка с главенствующей в ней фигурой Бога осталась в прошлом. Теперь "Бог мертв", а значит исчез первоисточник всех социальных норм. Вместе со "смертью" Бога рухнули все былые религиозные и нравственные ограничения и запреты. Теперь, в новых условиях, в центре миропорядка, освободившееся место Бога должен занять могучий и прекрасный сверхчеловек, способный коренным образом обновить одряхлевший мир.

В обновленном мире, где нет Бога, смешны и нелепы моральные предрассудки "маленьких людей", неуместны традиционные христианские представления о добре и зле. Поэтому сверхчеловек демонстративно разбивает "старые скрижали" религиозно-нравственных запретов. Для него категории доброты, гуманности, законопослушания — "понятия-ублюдки", ибо его излюбленные состояния — конфликты, поединки, антагонизмы.

Война с ближним для него выше любви к ближнему, а победа и власть над врагом дороже покоя и мира.

Пассионарий. Понятие пассионарности (от фр. passion — страсть) введено русским ученым Л. Н. Гумилевым для характеристики массовых отклонений социального поведения от традиционных, типовых стереотипов и норм. Пассионарием Л. Н. Гумилев именует индивида, обладающего пассионарностью.

Известный исследователь проблем этногенеза выдвинул оригинальную гипотезу, объясняющую природу вспышек трансгрессивных настроений у больших групп людей, заставляющих тех проявлять повышенную социальную активность различного, в том числе противоправного, криминального характера. Эта активность способна выступать в виде воинственности, готовности к коварству и насилию, грубой страсти к наслаждениям, а также в качестве властолюбия, жажды непомерного накопительства, тщеславия и т. п. Пасс ион арность, амбивалентная по своей природе, может порождать подвиги, давать положительные плоды в науке, искусстве, политике, военном деле, но она же с равной силой толкает людей и к преступлениям.

Пассионарные импульсы исходят не из сознания, а из подсознательной сферы. Это часто приводит к тому, что пассионарии оказываются не в состоянии рассчитать последствия своих поступков и проконтролировать в должной мере рост своей активности. В тех случаях, когда внутренний нажим пассионарности становится сильнее инстинкта самосохранения и уважения к закону, человек становится преступником. В подобных ситуациях люди обнаруживают готовность принести в жертву собственным страстям не только тех, кто окажется на их пути, но и самих себя. То есть уровень пассионарной напряженности может оказаться столь высоким, что выходит из-под контроля не только индивидуальной воли, но и социально-правовых институтов.

Анормативное поведение пассионария имеет энергетическую природу. Человеческий организм, обладающий врожденной способностью вбирать свободную энергию внешней среды, затем выдает ее в виде деятельности конструктивного или деструктивного характера.

Садист (психосоциологическая модель Э. Фромма). Фромм считает одной из ведущих страстей человека его склонность к деструктивному поведению. Он полагает, что многим людям свойственно время от времени искать возможности и поводы для разрядки накопившейся в глубинах психики деструктивной энергии. Самой тяжелой разновидностью деструктивного поведения является, по мнению Э. Фромма, садизм. Он видит его сущность в жажде неограниченной, абсолютной власти над живыми существами, будь то животное, ребенок, женщина или мужчина. Цель садиста состоит в том, чтобы заставить это существо испытывать унижение, боль, муку; став его повелителем, господином, богом, превратить его в подобие вещи, позволяющей делать с ней все, что угодно хозяину.

Фромм однозначно квалифицирует садизм как злокачественное образование внутри человеческой психики, которое калечит личность, делает его моральным уродом и зачастую преступником.

Если человек не видит для себя положительных путей самореализации и самоутверждения, если в его жизни нет радости и творчества, то садизм служит для него средством, позволяющим почувствовать свою значительность. Через ощущение абсолютной власти над другим существом его социальная ничтожность заслоняется иллюзией всемогущества.

Садист далеко не всегда стремится к убийству; ему гораздо важнее, чтобы его жертва была живым, слабым, дрожащим от ужаса, пульсирующим всей своей вздрагивающей от боли и страха плотью, объектом обладания.

Согласно психологическому диагнозу Фромма, сам садист -это, как правило, одинокое, полное страхов, несчастное создание, страдающее от сознания своей человеческой несостоятельности. Насилие над еще более слабыми существами позволяет ему компенсировать свою ничтожность. Но это не избавляет его от личной трусости и готовности подчиниться тем, кто сильнее и агрессивнее.

Во всех существующих социальных системах имеются необходимые предпосылки для проявления садистских наклонностей. Иерархически организованные общественные структуры всегда дают возможность высшим властвовать над низшими. Даже у тех, кто пребывает на низших ступенях социальной лестницы, находятся под рукой еще более беззащитные существа: для тюремшика это заключенные, для санитарки — больные, для злой учительницы — малыши-школьники, для мелкого чиновника посетители, для отца-деспота — жена, дети, собака и т. д.

Фромм утверждает, что существуют не только садистские личности, но и садистские цивилизации, практикующие системное насилие и активно плодящие преступников. Садистские эксцессы чаще встречаются в социальных слоях, имеющих в жизни мало истинной радости, и в первую очередь в угнетенных общественных группах, жаждущих мести и перераспределения власти. Не найдя возможностей для развития высших способностей, они с готовностью отдаются во власть деструктивных аффектов, выказывают предрасположенность к преступлениям.