Социология - Бачинин В.А. - Тюрьма в системе социального контроля

Согласно концепции французского социолога М. Фуко, просветители XVIII в., ратовавшие за рационализацию правоохранительной деятельности государства, кодификацию уголовно-процессуальных норм и за смягчение уголовных наказаний, фактически подготавливали основания для появления более эффективной, чем власть монарха, системы социального контроля. В этой системе власть должна была утратить черты произвола и оказывалась связана определенными правилами. Она вынуждена была признавать в индивиде субъекта, наделенного определенными правами и свободами, и пользоваться наказаниями только в строго нормированной дозе.

Складывалось новое, или, как его называл М. Фуко, дисциплинарное общество, вбиравшее в себя целый ряд нормативных моделей — модель машинной организованности, модель военных методов управления и модель тюремной дисциплины, заставляющих общество подчиняться определенной системе директив и приказов.

Возникшие формы власти уже не следовало описывать в привычных негативных терминах, наподобие таких, как "ограничивает", "запрещает" или "осуществляет насилие". Гораздо уместнее, по мнению М. Фуко, утверждения о том, что власть производит определенную реальность. Дисциплинируя и нормируя, осуществляя "всеподнадзорность", она предполагает, во-первых, стратегическое управление массами индивидов (социальная физика), во-вторых, надзор за ними (социальная оптика), в-третьих, процедуры по изоляции или перегруппировкам опасных социальных элементов (социальная механика), в-четвертых, терапию социальных недугов посредством наказаний (социальная физиология). Наиболее полным воплощением всех этих видов власти выступает пенитенциарная система.

Основная задача тюрьмы как социального института состоит не в ограничении свободы индивида, а в трансформации его поведения и личности. В качестве элементарной ячейки дисциплинарного общества тюрьма подавляет асоциальные наклонности индивидов и моделирует желательные. Являясь совершенным дисциплинарным аппаратом, напоминающим одновременно казарму и завод, школу и госпиталь, тюрьма охватывает все стороны человеческой жизни, контролируя их и подчиняя определенным стандартам.

Наиболее характерным воплощением идеи тюрьмы как дисциплинарного пространства М. Фуко считал проект английского правоведа и философа XVIII в. И. Бентама "Паноптикум". В нем дисциплинарный принцип "всеподнадзорности" и тактика социальной оптики приняли зримый характер тюремной архитектуры особого типа. Это довольно сложное сооружение, где все камеры освещены и просматриваются надзирателями. Каждая из них — подобие маленького театра с актером-заключенным на сцене. Его поведение на виду, но он сам никого не видит. Здесь действует уже не принцип темницы. Вместо этого человек подвергается испытанию светом. Он наказан постоянным пребыванием на виду у надзирателей. Это ощущение своей постоянной подконтрольности, поднадзорности составляет суть наказания. Более того, это наглядное воплощение принципа власти в дисциплинарном обществе, где властные механизмы предельно мощны и эффективны. Формулируя эти выводы, М. Фуко, по сути, прослеживает динамику социально-исторического генезиса неправовых, тоталитарных режимов, ставших предельным воплощением идей дисциплинарного общества.

Исследуя механизмы европейского правосудия в их традиционных и современных формах, М. Фуко утверждает, что истинные причины правовых реформ XVIII в. заключались не в том, что философов-гуманистов, французских просветителей потрясла жестокость существовавших тогда карательных мер, пыточного следствия и применявшихся казней, а в том, что они обнаружили малую эффективность всех этих средств. Отсюда и возникла задача: судебные реформы в европейских государствах необходимы для того, чтобы наказывать не меньше и слабее, а рациональнее и эффективнее.

Жестокие наказания в прежние века являлись следствием неограниченной власти феодалов и монархов над подданными. Каждое нарушение закона рассматривалось как посягательство на права самого суверена, и суровое воздаяние являлось его привилегией. Во всем этом не было и намека на равнозначность прав преступника и суверена.

Существовавшие пытки и публичные казни выступали не как процедуры восстановления справедливости, а как практика подтверждения принципа безграничной власти суверена. Не случайно наказания часто носили вид инсценированного, почти театрального действия. М. Фуко приводит пример того, как служанку, зарезавшую свою хозяйку, посадили в то же кресло, где сидела госпожа, и зарезали тем же самым ножом.

Театральность процедуры наказания проявлялась и в том, что объект наказания, человеческое тело, истерзанное пытками, заклейменное, зачастую выставлялось напоказ, чтобы его вид запечатлелся в памяти других людей как знак могущества суверена.

Но в XVIII веке обнаружился характерный юридический парадокс, связанный с процедурой наказания. Он указал на то, что пыточное следствие, существование профессии палача и публичные казни дискредитируют идею справедливого наказания. Практика традиционного судопроизводства не исправляла преступников, не предупреждала преступлений и не снижала уровня преступности.

Новая система принципов социального контроля и правопорядка при осуществлении процедуры наказания отдает предпочтение уже не столько телу человека, сколько его душе. Правосудие начинает как бы стыдиться посягательств на тело: роль пыток и побоев заметно уменьшается. Даже к смертной казни работники пенитенциарной системы начинают относиться не как к радикальной манипуляции с человеческим телом, а как к средству лишения преступника его главного права — права на жизнь. Зловещую фигуру палача заменяет команда специалистов разного профиля, включая врача и священника. Их задача состоит в том, чтобы сделать смерть осужденного наименее мучительной. С этой же целью создаются специальные технические приспособления, начиная с гильотины. К ним относятся и электрический стул, и смертельная инъекция, и другие средства. Излишняя жестокость по отношению к телу преступника представляется теперь общественному сознанию недопустимой.

Все это, по мнению М. Фуко, не означает, что общественное сознание и система правосудия становятся более гуманными. Стремясь более рационально судить и наказывать, они продолжают относиться к преступнику как к антагонисту, не заслуживающему снисхождения. Традиции европейских теорий общественного договора довлеют над ними. Согласно этим теориям, каждый гражданин, заключивший со всем обществом договор о соблюдении норм и законов права, не должен его нарушать. И преступник, отвергший все договоренности, становится врагом всего общества, не имеющим права рассчитывать на снисхождение. И в этом М. Фуко солидарен с Ж.-Ж. Руссо, видевшим в преступнике предателя интересов государства и считавшим, что государство во имя самозащиты обязано уничтожить нарушителя договора.

Создаваемая государством пенитенциарная система не должна иметь слабых, уязвимых мест, не должна оставлять лазеек для стремящихся ускользнуть от наказания. Ей следует быть максимально эффективной, чтобы наказание для преступника было неотвратимо. Работники этой системы должны уметь точно классифицировать правонарушения по шкале карательных мер и точно исполнять наказания-воздаяния. Наказание должно соответствовать характеру преступления, то есть быть не слишком жестоким и не слишком мягким, а рациональным.

Сквозь призму проблем наказания, тюрьмы, смертной казни М. Фуко рассматривает логику метаморфоз, совершающихся в европейском массовом правосознании на протяжении Нового и Новейшего времени. При этом он обнаруживает, что стереотипные оценки этих перемен как "роста гуманности", увеличения степени цивилизованности оказываются далеки от понимания истинной сути того, что происходило. На самом деле это была логика рационализации, неуклонного повышения степени подконтрольности, нормированности социальной жизни индивидов, историческим результатом которой стало в XX в. массовое возникновение тоталитарных форм социальности, в которых право и закон, перейдя меру допустимого, превратились в собственные противоположности.