Социальная среда выступает в роли некой константы, которая постоянно воздействует на состояние преступности. Это воздействие может ее активизировать или, напротив, гасить до известных пределов, но оно всегда сохраняется, никогда не исчезает.
Развитие современной цивилизации не уменьшает количество преступников и преступлений. Это во многом предопределяется тем, что развитие осуществляется в виде тотальной модернизации. В результате последней технический прогресс разрушает традиционные иерархии ценностей, отрицательно воздействует на нормативно-ценностную систему, перечеркивает многие духовные, нравственные заветы прошлого. В итоге совершается выход массового сознания в анормативное пространство "вседозволенности". И это обстоятельство придает криминальную окрашенность многим элементам современной цивилизационной системы, позволяет говорить о существовании масштабной криминальной социосферы.
В современной социологии существуют концепции, авторы которых относят преступность к реликтовым проявлениям варварской стихии, к атавизмам родоплеменного, до государственного существования и полагают, что она в современных условиях воспроизводит целый ряд жестких архаических социальных структур. Согласно этому взгляду, внутри цивилизованного общества всегда имеются носители исторически более ранних и более примитивных уровней развития сознания. Они слабо приспособлены для цивилизованного существования с его многочисленными нормативными требованиями и предпочитают поведенческие стратегии, восходящие к временам господства социальных структур варварского типа. И это в определенном смысле закономерно, поскольку существует социокультурная инерция затухающего воспроизводства предшествующих форм социальности, которое неизвестно когда затухнет.
Сохранившиеся реликты догосударственного существования, устоявшаяся в веках архаика обретают вид банд и мафиозных кланов со строго иерархизированными структурами. На вершинах образующихся вертикалей находятся лидеры-главари и приближенные к ним сублидеры. Затем следуют боевики и, наконец, "внешний пояс", или "периферия" из наводчиков и подкупленных государственных чиновников, полицейских, охранников-сторожей. Это древняя и потому очень устойчивая структура.
Преступная среда культивирует нормы и ценности, также заимствованные из арсеналов древних воинов-варваров:
— культ грубой физической силы;
— отношение к оружию как атрибуту настоящего мужчины и установка на искусное владение им;
— пренебрежительное отношение к боли, смерти, наказаниям, которые исходят власти:
— презрение к "типичным" представителям цивилизованного порядка, обычным честным труженикам ("мужикам", "фраерам";
— верность воровскому закону и непримиримое отношение к отступникам;
— гедонистический культ прожигания жизни, отсутствие развитой психологии накопителей-собственников.
Таким образом, преступный мир выглядит как своеобразный архипелаг неоварварства, состоящий из множества островов архаических нравов, сохраняющихся на пространствах современной цивилизации.
И все-таки было бы неправильно считать, что преступник целиком принадлежит варварскому миру. Некогда первобытный варвар убивал, разрушал, насиловал при отсутствии каких-либо признаков цивилизованного, культурного пространства вокруг него. Современный преступник убивает и грабит при наличии такого пространства. Если древний варвар разрушал потому, что на его пути не было морально-правовых запретов, то современный преступник знает о существовании таких запретов.
Можно, очевидно, говорить о том, что современный преступник принадлежит одновременно двум мирам, варварскому и цивилизованному, несет в себе оба эти начала, но в силу тех или иных обстоятельств предоставляет возможность властвовать над собой началам архаическим. Это делает его гораздо более опасным, чем его древний предок, потому что в нем, в его действиях и поступках варварский имморализм способен сочетаться со стремлением использовать для своих преступных целей все доступные ему достижения технической цивилизации.
Преступный мир — это особая форма социальности. Внутри нее не допустима вседозволенность; напротив, там господствует жесткая нормативность. Она направлена своими дисциплинарными векторами не только вовнутрь, но и вовне, то есть предписывает действовать совершенно определенным образом как по отношению к "своим", так и в отношении "чужих". В свое время Ф. Достоевский вполне определенно сформулировал этот общий криминально-дисциплинарный императив: "Будь чем хочешь, это твое дело, убийцей, мерзавцем, нищим, фанатиком, но исполняй церемонии. Церемонии же это та связь, по которой муравейник распасться не может".
Тотальная вседозволенность не допустима, и общество ее не потерпит. Поэтому наиболее типичная фигура преступника — это не тотальный разрушитель, сметающий все со своего пути, а субъект, способный к выборочно нормативному поведению в цивилизованной среде и к однозначно, абсолютно нормативному поведению внутри родственной криминальной среды.
Наполненный специфическим нормативно-ценностным содержанием, криминальный мир опасен своей способностью к самоорганизации, своими адаптивными возможностями, а также готовностью соблюдать, при необходимости, неписаные правила игры с властями и правоохранительными органами — находиться преимущественно в тени, не будоражить общество чрезвычайными эксцессами, "братье умом", самостоятельно "разбираться" с "дикими" группировками, с разного рода "гастролерами" и "отморозками".
Чем моложе цивилизация, тем активнее заявляют о себе социальные архаизмы. Так, преобладание кавказцев в преступном мире России во многом объясняется тем, что у их народов крайне мал опыт жизни в условиях цивилизованной государственности и вместе с тем сильны традиции племенного, полуварварского быта. Это позволяет кавказцам почти идеально вписываться в современные преступные структуры.
Криминально-политическая социосфера
Социальные функции преступности
Социальная прогностика
Лекция 10. ПЕНИТЕНЦИАРНАЯ СОЦИОЛОГИЯ
Наказание как социальная практика
Неформальный социальный институт мести
Социальный институт суда
Тюрьма в системе социального контроля
Криминально-тюремная субцивилизация